Но, как Вы знаете, Ледрю связан с враждебнымКинкелю комитетом и указал на дверьэмиссару К[инкеля]. Что же касается Мадзини, то для освещения этого вопроса достаточно сказать следующее. Примерно четырнадцать — пятнадцать месяцев тому назад великий Готфрид Кинкель послал к Мадзини весьма незначительного прусского экс-лейтенанта Шиммельпфеннига, который заявил, что он, Ш[иммельпфенниг], по поручению Шинкеля] предпримет поездку с особой миссией в Германию. Для этого больше всего-де не хватает, между прочим, денег. Мадзини дал ему 1000 франков наличными и на 4000 франков облигаций мадзиниевского «государственного» займа при условии, что 1000 франков будут возвращены в течение года и в такой же срок будет возмещена половина стоимости размещенных облигаций. Шиммельпфенниг возвратился из Германии, где он уничтожил очень много бутылок вина, но ни одного «тирана». Прошел год. Но ни Кинкель, ни эмиссар Шинкеля], так и не явились к Мадзини. Несколькими неделями позже тот же самый Ш[иммельпфенниг] опять появился у Мадзини, но не для того чтобы уплатить долг, а для того чтобы снова предложить Мадзини союз с Готфридом. Дело в том, что Готфрид только что получил из Нового Орлеана 160 ф. ст., и поскольку, по его мнению, чтобы стать «великим мужем», ему не хватало всего лишь каких-нибудь пяти фунтов, он считал себя теперьравноценным Мадзини. Мадзини же был иного мнения и заявил, что у него в Германии есть своилюди (Руге и К°) и что он отказывается от союза с г-ном Готфридом. Но Кинкель невозмутим и глубоко убежден, что если 160 ф. ст. еще не сделали его «равноценным» М[адзини], то это чудо наверняка свершится с помощью 20000 долларов. Блаженны верующие.
Успех К[инкеля] в Соединенных Штатах объясняется отчасти тем, что сам он имел столь же неясное представление о развитии событий, как и тамошняя масса, которая почувствовала в нем родственную душу, а отчасти его лживыми уверениями и стараниями скрыть, в защиту чего он выступает в действительности.Г-н Кинкель и К° намереваются избрать революционный комитет из семи членов, каждый из которых получит особое министерство, например, Д'Эстер — министерство финансов, Кинкель— министерство красноречия и высокой политики, Техов — военное министерство, Виллих — министерство по части реквизиций,в которых он знает толк, Мейен — министерство народного образования и т. д. Каждый из семи будет восседать в одном из этих комитетов, чтобы постоянно информировать обо всем верховный комитет, септархию. Как Вы видите, эта организация построена совершенно по тому же плану, что и французское временное правительство, разве что септархия имеет свою резиденцию вне Германии, а ее народ состоит из клуба, насчитывающего 50—100 членов.
Г-н Кинкель категорически заявил, что он использует раздобытые в Америке деньги недля оказания помощи эмигрантам. Он даже взял на себя такого рода обязательство. Вы понимаете, что это только уловка, чтобы небыть обязанным допустить к участию в пользовании фунтами эмигрантские низы,а проесть их единолично. Это совершается уже теперь, а с увеличением сокровища будет совершаться в еще больших размерах следующим способом:
1) Семи септархам и семи их министерствам нужно получать жалованье, то есть все креатуры Кинкеля, Виллиха и т. д. и сами эти господа обеспечивают за собой таким образом под предлогом деятельности во имя революции львиную долю этих денег. Г-н Виллих, например, теперь вот уже два года живет здесь публичным попрошайничеством.
2) Эти господа издают литографированные бюллетени, которые они бесплатнорассылают в газеты. Жалкие литераторы Мейен, Оппенхейм, студиозус Шурц и т. д. тянут еще одну часть денег на писательские гонорары.
3) Прочие из великих мужей, такие как Шиммельпфенниг, Шурц и т. д., в свою очередь получают жалованье как «эмиссары».
Вы видите, таким образом, что весь план преследует двоякого рода цель: устранить массу живущих в сильной нищете эмигрантов (рабочих и т. д.) от участия в пользовании этими деньгами, а с другой стороны, доставить г-ну Кинкелю и его креатурам надежные и притом приносящие также и политический капитал синекуры,— и все это под предлогом использования денег толькодля революционных целей. Было бы, безусловно, весьма уместно довести до сведения широкой публикиоб этих финансовых спекуляциях, которые измыслил студиозусШурц.
Прежде чем закончить, я должен сделать еще несколько кратких замечаний о Кошуте.Кошут в своих выступлениях обнаружил большой талант и в общем проявил такт в своем подходе к английской публике. Однако обстановка была не так проста, как ее представлял себе этот человек с Востока. С одной стороны, он перестарался в своей лести по адресу буржуазии и восхвалял на пышный восточный манер такие учреждения — например, лондонский Сити с его муниципальным устройством,— на которые сам «Times» ежедневно нападает как на общественное зло. С другой стороны, он восстановил против себя чартистскую партию, которая, в лице своего талантливейшего представителя Эрнеста Джонса, нападает на него с таким ожесточением, с каким она могла бы нападать на какого-нибудь Гайнау. И Ко-шут поступил во всяком случае бестактно, когда он, запретив себе всякие выступления в пользу какой-либо партии,теперь сам стал на сторону одной партии.Наконец, Кошут убедился, что энтузиазм и наличные деньги находятся в обратном отношении друг к другу. До сих пор весь энтузиазм по поводу егозайма не принес ему еще и 800 фунтов стерлингов.
Наша демократическая эмиграция по этому случаю снова осрамилась, как это ей и пристало. Кошут не соблаговолил ответить на ее приветствия. Тщеславный щеголь и назойливый карлик Л. Блан удостоился счастья получить ответ на свое приветствие, но это был ответ, в котором Кошут прямо дезавуирует социализм.
Остаюсь всецело преданный Вам
К.Маркс
Впервые опубликовано в книге: «Mitteilungen des цsterreichischen Staatsarchivs». Bd. 9, Wien, 1956
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
107
ЭНГЕЛЬС — МАРИИ БЛАНК
В ЛОНДОН
Манчестер, понедельник, 15 декабря 1851 г.
Дорогая Мария!
Я получил твое письмо в субботу — единственный день недели, в который мне никогда не удается написать ни одного частного письма, так как мы в этот день закрываем контору уже в полдень; в противном случае ты получила бы ответ еще гораздо раньше.
Меня очень огорчает, что у тебя дома за последнее время было так много больных, однако я рад услышать, что дело пошло на выздоровление; я надеюсь, что к моему приезду и Герман и маленькая Тити будут вполне здоровы. Ты могла бы мне обо всем этом написать, ибо если я не получаю писем, то считаю, что все обстоит благополучно; кроме того, за тобой долг в виде одного письма, — ты не ответила мне на то письмо, в котором я переслал тебе прошлым летом ключ от твоего дома.
Я все время пребывал, как обычно, в добром здравии и только несколько приуныл с тех пор, как наступила плохая погода, и я не могу больше выезжать за город, что является здесь в Манчестере насущной необходимостью. В течение нескольких дней я ощущаю знакомые предостерегающие симптомы, которые предвещают возобновление зубной боли, мучившей меня прошлой зимой, и которые являются для меня тем более неприятными, что мешают мне принимать мои обычные ванны и т. д. Тем не менее я надеюсь, что все это пройдет без больших неприятностей — во всяком случае я не хочу заранее слишком сокрушаться по поводу будущих болей, которых у меня еще нет.
К концу этой недели я думаю привести в порядок свои текущие дела, и так как у нас и без того сейчас наступило затишье, я постараюсь выехать отсюда в субботу вечером. Однако все поезда прибывают в Лондон либо так поздно вечером, либо так рано утром, что я не смогу сразу же отправиться в Кемберуэл, а попаду к вам лишь в воскресенье перед обедом после небольшого отдыха в отеле «Юстон». Во всяком случае вы можете ждать меня на Гров в воскресенье к обеду, если в субботу утром ты не получишь от меня письмо с указанием других сроков.